Вавилонский голландец - Страница 6

Лимонные леденцы ты как-нибудь сама себе раздобудешь, говорил тем временем муж, не знаю, как тут можно помочь, но о главном я позаботился. У тебя будет корабль для путешествий и сколько угодно книг. Последние лет десять мы с тобой жили очень скромно, помнишь, я однажды пожаловался, что неудачно вложил бóльшую часть отцовского капитала? Ну вот, прости, соврал, я ее как раз очень удачно вложил, но нам с тобой и без этих денег было неплохо, зато у тебя в будущем долго не будет проблем с жалованьем экипажу, когда-нибудь потом, еще нескоро, не надо плакать, пожалуйста. Вместо того чтобы грустить без меня дома, ты будешь грустить на корабле, а это уже кое-что. И я придумал, чем ты там будешь заниматься, от скуки не пропадешь, обещаю.

Он еще долго объяснял мне, какую прекрасную библиотеку можно устроить на корабле, рассказывал, как это будет необычно и одновременно очень полезно. Только представь, говорил Давид, ты живешь в маленьком приморском городке, где со дня свадьбы сестры твоей бабушки, которая неожиданно для всех вышла за приезжего, предположим, шведа, не случилось ни одного мало-мальски удивительного события, и вот в один прекрасный день прямо напротив твоего дома швартуется корабль, а внутри – самая настоящая библиотека, ты же первая побежала бы смотреть, что это за психи и какие у них там книжки.

Конечно побежала бы. А кто бы не побежал? То-то и оно.

Поэтому, когда Давид повез меня смотреть на корабль, мне не пришлось старательно изображать хорошее настроение, оно и было хорошее, это его удивительное завещание захватило меня целиком. И ведь десять лет как-то держал в секрете, мне в голову не приходило, с ума сойти, какой молодец.

У нас впереди было еще восемь прекрасных лет. Я, конечно, надеялась, что гораздо больше, при этом втайне опасалась, что и года не осталось, но Давид старался как мог, еще целых восемь лет оставался живым и даже бодрым, нет, правда, очень бодрым, без скидок на возраст, ну и я старалась делать вид, будто верю, что у нас впереди вечность, а иногда действительно верила, и это были лучшие часы моей жизни.

После его смерти мне, чего греха таить, сперва не хотелось заниматься ни продажей дома, ни кораблем, ни книгами, ни вдыхать, ни выдыхать, но я не могла подвести Давида, он же так старался все организовать и устроить, поэтому я была обязана сделать, как он велел, а что из этого выйдет – поживем, увидим.

Поначалу мне помогали многочисленные племянники, потом, когда все более-менее наладилось, они, конечно, занялись своими делами; впрочем, Маркус, старший сын младшего из моих братьев, всю жизнь оставался моим верным юристом, а уходя на пенсию, передал дела самому надежному из помощников, а другая племянница, Тереза, объездила со мной полмира, она была медсестрой, и такой хорошей, что я могла бы с чистой совестью сэкономить на жалованье судового врача, не рискуя оставить команду без медицинской помощи.

Поначалу толку от моих усилий было немного, то есть мы, конечно, путешествовали в свое удовольствие, а иногда заходили в какой-нибудь порт, развешивали объявления, несколько дней ждали читателей, потом отчаливали, обычно несолоно хлебавши. Мы предлагали людям то, о чем они не просили, вот в чем дело. Они искренне не понимали, какой от нас может быть прок, гадали, в чем тут подвох, а порой распускали о нас невероятные слухи, так что порой к нам наведывалась полиция, и я была счастлива, когда они искали на борту всего лишь контрабанду, а не, скажем, детские трупы, потому что чего только о нас не сочиняли.

Но уже тогда я знала, что все наладится, людям нужно время, чтобы привыкнуть к такому причудливому подарку судьбы, как наша библиотека. И они действительно понемногу привыкли, перестали бояться, а некоторые, помоложе, знавшие о нашем существовании из чужих рассказов, даже научились о нас мечтать, говорили: вот бы эти чудаки до нас добрались, хорошо бы на них поглядеть! Однажды о нас написали в журнале, потом еще и еще, мы вдруг стали легким хлебом для журналистов, в самом деле, такая интересная тема. О библиотеке даже сняли документальный фильм; мне он, честно говоря, не понравился, но его показали по телевизору, и это была большая удача. Я хочу сказать, в какой-то момент наша плавучая библиотека стала по-настоящему желанным подарком, нас ждут чуть ли не во всех портовых городах, гадают, придем ли мы в этом году, даже заключают пари, а некоторые, я знаю, считают наше появление хорошей приметой. И, что меня особенно радует, в последнее время все больше посетителей приходят к нам не просто из любопытства, а ради редких книг, список которых теперь можно найти в интернете; правда, Пабло вечно забывает его обновлять, но с этим я уже почти смирилась, потому что есть вещи, которые я изменить не в силах, и, боюсь, вообще никто.

Вы, я знаю, часто спорите, сколько мне лет. Нет, не пятьдесят; в таких случаях полагается благодарить за комплимент, но я, пожалуй, не стану, поскольку знаю – именно на эти годы я и выгляжу. Но и не пятьсот, как вы уже, несомненно, поняли, все-таки мои родители удрали за океан от Первой мировой, а не от войны Алой и Белой розы. Я родилась в тысяча девятьсот одиннадцатом, дальше считайте сами. С памятью у меня, как вы неоднократно могли убедиться, отнюдь не так плохо, как хотелось бы некоторым разгильдяям вроде Пабло. Да и характер мой так толком и не испортился, хотя некоторые из вас с этим утверждением, я знаю, не согласятся. Но если бы вы сумели организовать спиритический сеанс и потолковали с моими домашними учителями, вы бы, безусловно, убедились, что с годами он, напротив, смягчился. Давид не зря говорил, что жизнь гораздо милосердней литературы; как библиотекарь и живая цитата в одном лице, я это подтверждаю.